Андрей васильев туркестан казахстан – Андрей Васильев, Туркестан, 43 года — camper-c.ru

Содержание

Легенды Казахстана — Андрей Александрович Васильев

Андрей Александрович Васильев (1898—1945) — старший сержант Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1944).

Андрей Васильев родился в 1898 году в деревне Кандауровка (ныне — Саракташский район Оренбургской области) в крестьянской семье. Окончил семь классов школы. В 1916 году он был призван на службу в царскую армию. Окончил курсы водителей броневиков, принимал участие в Гражданской войне на стороне «красных». Демобилизовавшись из Рабоче-крестьянской Красной Армии, Васильев работал шофёром кирпичного завода посёлка Саракташ. Принимал участие в строительстве Туркестано-Сибирской железной дороги, после чего поселился и работал в селе Белоусовка Восточно-Казахстанской области Казахской ССР^[1].

В феврале 1942 года Васильев был призван на службу в Рабоче-крестьянскую Красную Армию, первоначально был шофёром службы тыла Юго-Западного фронта. С января 1943 года — на фронтах Великой Отечественной войны, был шофёром, затем командиром транспортного взвода. Принимал участие в боях на Воронежском, 1-м Украинском и 2-м Белорусском фронтах. Участвовал в Воронежско-Касторненской и Белгородско-Харьковской операциях, Курской битве, освобождении Украинской ССР, битве за Днепр на Лютежском плацдарме, освобождении Киева, Львовско-Сандомирской, Висло-Одерской операциях. К октябрю 1943 года старший сержант Андрей Васильев временно командовал взводом транспортной роты 269-го стрелкового полка 136-й стрелковой дивизии 38-й армииВоронежского фронта. Отличился во время освобождения Киевской области

[1].

16 октября 1943 года в районе села Новые Петровцы Вышгородского района Киевской области, окружив группу немецких солдат и офицеров и разгромив её, взвод Васильева захватил штабную повозку с важными документами и шесть ручных пулемётов^[1].

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 января 1944 года за «образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм» старший сержант Андрей Васильев был удостоен высокого звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» за номером 2345

[1].

17 января 1945 года Васильев погиб в бою под городом Сероцком в Польше. Похоронен в братской могиле в городе Зегже Варшавского воеводства^[1].

Был также награждён орденом Отечественной войны 2-й степени и медалью «За боевые заслуги»^[1].

ksors.kz

Революция в Туркестане. Комиссар — Письма о Ташкенте

Автор Андрей Гагарин

В первой половине апреля 1917 года в Ташкенте, в Доме Свободы на углу Гоголевской и Садовой улиц состоялся исторический 1-й Туркестанский Краевой Съезд Советов Солдатских и Рабочих Депутатов. На этом съезде было принято множество важных решений, среди которых не последнее место занимали порядок формирования и организация Советов. После завершения съезда эти решения нужно было претворять в жизнь, причем делать это незамедлительно…

Первые Советы в Туркестане были образованы в Ташкенте в начале марта 1917 года, всего через несколько дней после Февральской революции: 2 марта появился Совет Рабочих Депутатов, а 4 марта Совет Солдатских Депутатов. При этом Советы создавались самодеятельными группами граждан и не имели под собой никакой правовой базы. Несмотря на то, что Советы сразу активно включились в работу по организации новой власти в крае, их деятельность по указанным обстоятельствам носила несколько сомнительный с юридической точки зрения характер. С целью урегулирования этой проблемы на 1-м Краевом съезде были установлены правовые нормы работы Советов. В частности, съездом была определена трехуровневая схема организации Советов, которая включала местные Советы на низовом уровне, областные Советы посередине и Краевой Совет наверху. С учетом принятых на Краевом съезде решений необходимо было провести перевыборы уже созданных местных Советов, а также сформировать областные и краевой Советы…

26 апреля, спустя две недели после завершения работы Краевого съезда Советов, инициативной группой депутатов Ташкентских Советов было образовано Организационное бюро по созыву Областного съезда Сыр-Дарьинской области выборных делегатов Советов солдатских и рабочих депутатов, открытие которого в Ташкенте было намечено на 1 мая 1917 года. Основной задачей созываемого съезда было избрание и определение задач Областного Совета Солдатских и Рабочих Депутатов. Интересно, кстати, что состав Организационного бюро за пару дней работы практически полностью сменился, и его возглавили руководители Ташкентского Совета Солдатских Депутатов, которые впоследствии осуществляли и руководство всей работой Областного съезда…

Необходимо отметить, что Сыр-Дарьинская область времен революции не имела ничего общего с современной одноименной областью Узбекистана. В 1917 году Сыр-Дарьинская область являлась крупнейшей административной единицей Туркестанского края, а ее территория простиралась от Ферганской долины и Семиречья на востоке до Аральского моря на западе, включала южные области современного Казахстана на севере и граничила с Самаркандской областью по реке Сыр-Дарья на юге. Столицей Сыр-Дарьинской области, как и всего Туркестана, был Ташкент…

Областной съезд Советов солдатских и рабочих депутатов Сыр-Дарьинской области начал свою работу во вторник 2 мая 1917 года. Председателем съезда был избран Григорий Бройдо, а в состав президиума вошел мой дед Евгений Анфиров.

На съезде был избран Сыр-Дарьинский Областной Совет Солдатских и Рабочих Депутатов из 7 человек (5 солдат и 2 рабочих), 2 представителя в Краевой Совет (Григорий Бройдо и Александр Першин), 2 представителя в Краевой продовольственный Комитет и 3 представителя на Всероссийский Съезд представителей Советов рабочих и солдатских депутатов.

Председателем Сыр-Дарьинского Областного Совета Солдатских и Рабочих Депутатов был избран мой дед, а местопребыванием Совета была определена бывшая дача Военного губернатора в Ташкенте.

Дедушка

Работа съезда продолжалась три дня и завершилась 4 мая 1917 года. Все это время делегаты съезда жили в Народном доме, где впоследствии, до землетрясения 1966 года располагался Музей искусств.

Также на съезде были установлены задачи Областного Совета, которые заключались в проведении в жизнь решений краевого и областного съездов, организации деятельности местных Советов в области, представлении интересов области в Краевом Совете и в областных общественных и государственных учреждениях, а также в контроле деятельности областного комиссара и всех областных государственных и общественных учреждений.

Среди прочих принятых на съезде решений следует отметить практическую реализацию постановления Краевого съезда по установлению порядка организации Советов солдатских депутатов, при котором Советы должны были формироваться посредством выборов депутатов от общей избирательной базы военнослужащих, а не раздельно от солдат и офицеров, как было до этого. Это решение являлось чисто политическим и имело целью существенное снижение представительства офицерского корпуса в Советах.

В целом Областной съезд Советов солдатских и рабочих депутатов Сыр-Дарьинской области прошел в деловой обстановке и выполнил все поставленные задачи. Образованный на съезде Областной Совет Солдатских и Рабочих Депутатов немедленно приступил к практической деятельности…

Однако наибольший резонанс в то время получили не все эти, сами по себе важные, решения съезда, а одна не имевшая прямого отношения к повестке съезда резолюция, принятая на второй день работы, 3 мая, на вечернем объединенном заседании Съезда и Ташкентских Советов Солдатских и Рабочих депутатов. Резолюция эта касалась частного, на первый взгляд, вопроса о назначении Туркестанским комитетом Временного правительства комиссаром в Сыр-Дарьинскую область подполковника Тризны, а также участкового Иванова. Депутаты в жесткой форме осудили действия Туркестанского комитета Временного правительства и потребовали отмены сделанных назначений. При этом столь резкую реакцию депутатов вызвали не сами по себе эти назначения, которые, кстати говоря, были произведены еще за две недели до Областного съезда, и даже не личность назначенцев, а то что кандидатуры назначенных чиновников не были предварительно согласованы с Советами, в чем депутаты усмотрели признаки единоличности и безответственности Туркестанского комитета Временного правительства, а также ущемление прав Советов и угрозу интересам революции.

На самом деле вопрос этот был далеко не однозначным. С одной стороны, Туркестанский комитет Временного правительства действовал в данном случае полностью в рамках собственных полномочий, поскольку назначения касались чиновников исполнительной власти, за которую отвечал Комитет. С другой стороны, Советы на недавнем Краевом съезде возложили на себя обязанности по контролю за деятельностью исполнительной власти всех уровней и, очевидно, считали, что назначение должностных лиц исполнительной власти должно было с ними согласовываться. При этом конкретного перечня подлежащих согласованию вопросов не существовало, в связи с чем каждая сторона могла трактовать подобные случаи по своему усмотрению. Кроме того, данная ситуация представлялась не вполне ясной с точки зрения юрисдикции, поскольку Туркестанский комитет Временного правительства по своему статусу соответствовал уровню Краевого Совета, но не областного, а тем более местного, в связи с чем вопрос об отмене решений Комитета должен был подниматься именно Краевым Советом.

В любом случае вопрос этот не был принципиальным и его вполне можно было решить в рабочем порядке и по обоюдному согласию. Тем более что в числе задач Советов значилась также и совместная работа с органами исполнительной власти. Однако депутаты решили пойти на обострение и спровоцировали полномасштабный кризис власти, даже не имея, возможно, изначально такого намерения.

Очевидно, что за всем этим стояла борьба за власть в Крае, а также попытки Советов найти свое место в новой структуре государственного управления. Однако не меньшую роль сыграли личности действующих персонажей, причем с обеих сторон. В частности, депутаты наверняка не забыли, как полмесяца назад председатель только что учрежденного Туркестанского комитета Временного правительства Николай Щепкин после своего прибытия в Ташкент выступил с речью на Съезде Исполнительных комитетов, проигнорировав при этом проходивший в это же время Съезд Советов. Опять же с формальной точки зрения Щепкин поступил абсолютно правильно, поскольку Туркестанский комитет Временного правительства являлся органом исполнительной власти и, следовательно, съезд Исполнительных комитетов больше соответствовал его профилю. Однако по статусу и важности гораздо большее значение в политической жизни Края того времени имел именно съезд Советов, в связи с чем выбор Щепкиным альтернативной площадки для своего первого программного выступления больше походил на демонстративный жест.

Николай Щепкин

Как бы то ни было, но скандал после объединенной резолюции Областного съезда и Ташкентского Совета в результате вышел грандиозный и в него оказались втянуты и Туркестанский комитет Временного правительства, и Краевой Совет Солдатских и Рабочих Депутатов, и различные местные Советы, и Исполнительный Комитет, и общественные организации.

Туркестанский комитет Временного правительства вместо переговоров с Советами отправил жалобу Временному правительству на препятствия в работе со стороны Советов и, не проработав даже месяца, коллективно подал в отставку. Краевой Совет поддержал резолюцию депутатов, но при этом выступил против отставки Туркестанского Комитета. Исполнительный Комитет возложил ответственность за создавшуюся ситуацию на Туркестанский комитет Временного правительства, подтвердив, однако, авторитетность его решений в целом, а Совет общественных организаций выступил на стороне Туркестанского комитета Временного правительства.

Несколько дней прошло в напряженном обмене громкими декларациями, но договариваться в итоге все же пришлось. Временное правительство поддержало Туркестанский комитет, Тризна с Ивановым остались на своих местах и кризис потихоньку сошел на нет.

Впрочем, Николай Щепкин, изначально, видимо, рассматривавший свое назначение Председателем Туркестанского Комитета Временного Правительства только лишь в качестве краткосрочной командировки, и стремившийся побыстрее возвратиться из провинции в столицу, в отставку все-таки ушел, породив тем самым новую волну борьбы за власть, на этот раз за пост председателя Туркестанского комитета Временного правительства.

Что касается моего деда, то он проработал председателем Сыр-Дарьинского Областного Совета Солдатских и Рабочих Депутатов до середины октября 1917 года, когда весь состав Совета был заменен на сторонников радикалов из Ташкентского Совета…

К лету 1917 года формирование структуры Советов в Туркестане было завершено, и они начали полноценную работу совместно с органами исполнительной власти и общественными организациями. На всех уровнях государственного управления действовали специальные совещательные органы, в которых представители различных организаций и политических сил могли совместно обсуждать стоящие перед властью проблемы. В частности, в Сыр-Дарьинской области был образован Областной Совет, председателем которого стал Владимир Наливкин, а в состав Совета, среди прочих, вошел и мой дед.

Все это позволило на ближайшие несколько месяцев избежать повторения подобных политических катаклизмов. В то же время майский кризис продемонстрировал крайнюю неустойчивость новой власти и стал провозвестником сентябрьских событий, оказавшихся фатальными во многом из-за того, что умеренные деятели в Ташкентском Совете к тому времени были вытеснены радикалами, которые ни о чем договариваться с политическими оппонентами уже не собирались…

Невольным участником майских потрясений, чье имя было тогда у всех на слуху, хотя он не только не принимал в событиях никакого активного участия, но и не давал к этому ни малейшего повода, оказался подполковник Тризна. Между тем это был замечательный человек, подобных которому, впрочем, было много в Туркестане в то время…

Б. П. Тризна

Борис Петрович Тризна родился в Киеве в 1867 году. Он происходил из малороссийсих дворян и был одним из потомков архимандрида Иосифа Тризны, возглавлявшего Киево-Печерскую лавру в 1647-1656 годах.

Тризна учился в Константиновском военном училище, где примкнул к народовольцам. После убийства царя в марте 1881 года начались аресты народовольцев и им сочувствующих. 28 мая 1887 года в Петербурге прошел Лопатинский процесс, после которого наиболее активные члены «Народной воли» были казнены. Борис Тризна был сослан солдатом в Ташкент в 3-й Туркестанский стрелковый батальон. Только в 1892 году он был произведен в офицеры и отправлен в 8-й линейный батальон в Катта-Курган. Всего Борис Петрович Тризна прослужил в армии 15 лет.

Благодаря протекции помощника губернатора П.И.Хомутова Тризна получил место в администрации. В 1916 году, во время начавшихся волнений местного населения он служил помощником уездного начальника в Черняеве. Вот лишь один из эпизодов его деятельности того времени:

«В начале августа в г. Черняев было получено тревожное известие о волнениях в северной, наиболее глухой части уезда. Помощник уездного начальника, подполковник Тризна, отказавшись от советов взять с собой вооруженных нижних чинов, отправился туда только с переводчиком.

Пробыли там 12 дней; многие, узнав о столкновениях в Аулие-Атинском и Пишпекском уездах, считали его погибшим. Благодаря тому, что он явился к волновавшимся киргизам именно без отряда, благодаря его такту и умению говорить с киргизами, население совершенно успокоилось. Понятно, что если бы Хлыновский, Гилев, Лундин, Урбанек действовали так, как Тризна, то, несмотря на самые неблагоприятные обстоятельства, удалось бы избежать печальных событий.»

19 апреля 1917 года приказом председателя Туркестанского комитета Временного правительства подполковник Борис Петрович Тризна был назначен Сыр-Дарьинским областным комиссаром. В июне 1918 года он служил краевым комиссаром военной народной охраны Туркестанских путей сообщения, в 1922 стал начальником по охране зарослей дармины при Чимкентском сантонинном заводе, затем — помощником директора этого предприятия. С 1924 года началась его работа в Туркомстарисе директором Чимкентского музея. А с 1925 до 1936-й Тризна организовал и стал первым директором Аксу-Джабаглинского заповедника.

Туркестанский комитет по делам музеев и охраны памятников старины, искусства и природы (Туркомстарис) так рекомендовал Бориса Петровича Тризну Сырдарьинскому губисполкому на должность директора:

«Безупречность Б. П. Тризны, проживавшего в Туркестане несколько десятков лет, всем известна, и отношение к нему местного коренного населения не оставляет желать лучшего. При вручении дела охраны и общего наблюдения за заповедником Б. П. Тризне Комитет будет уверен, что это дело находится в надежных руках и избавит как Комитет, так и губисполком от ряда недоразумений и эксцессов между охраной и населением».

Борис Петрович Тризна был членом Российского географического общества. В 1936 году он был оклеветан, снят с работы и таинственно исчез. Обстоятельства его последних дней так и остались неизвестными…

Скорее всего, Областной съезд Советов солдатских и рабочих депутатов Сыр-Дарьинской области в мае 1917 года проходил в Доме Свободы на углу Садовой и Гоголевской улиц, часть которого сохранилась до сих пор. Здание Народного дома, в котором жили депутаты съезда, разрушилось во время катастрофического землетрясения 1966 года и вместо него был построен современный Музей искусств, а на месте дачи военного губернатора давно уже разбит большой парк. Так что если кому-нибудь захочется совершить экскурсию по памятным местам того съезда, то большая часть ее окажется виртуальной. Однако растет и процветает город, в котором сотню лет тому назад в начале мая собрались на съезд десятки делегатов со всей Сыр-Дарьинской области, и в котором сегодня проживают потомки деятелей тех времен. И значит, наши предки жили и трудились не напрасно, за что мы должны быть им благодарны и хотя бы знать и помнить их. По крайне мере комиссара Туркестанского Комитета Временного правительства в Сыр-Дарьинской области подполковника Бориса Петровича Тризну в современном Казахстане не забывают, пусть даже и в связи с иным отрезком его богатой биографии…

Воспоминания князя Васильчикова о ревизионной поездке в Туркестан (5/6)

. То, что мне вспомнилось… Воспоминания князя Иллариона Сергеевича

В Ташкенте я нашел большую перемену. Генерал-адъютант Мищенко с самого начала занял неправильную позицию по отношению к нашей сенаторской ревизии. Он усмотрел в ней досадное вмешательство в управление краем и в его компетенцию. Отношения его с сенатором все обострялись. В конце концов ему пришлось уйти, и на его место был назначен новый генерал-губернатор, генерал-лейтенант Генерального штаба Самсонов, также отличившийся в Японской войне и позднее трагически погибший в Первую мировую войну. Генерал Самсонов, человек умный, образованный и тактичный, правильно понял, что сенаторская ревизия ему может оказать большую помощь, а никак не будет помехой. Отношения сразу установились самые лучшие, и в его лице ревизия встретила полное содействие своей работе.

Сенатор граф Пален мне сказал, что он хочет меня взять с собой при своем официальном посещении Самарканда и затем Закаспийской области.

Самарканд, город с большим историческим прошлым, куда когда-то доходил Александр Македонский и даже думал основать в нем свою столицу завоеванного им Ближнего Востока. Еще до сих пор сохранилась в народе легенда об Александре М., по-туземному — Искандер. Она входит в цикл народных легенд и сказаний и часто передается народными рассказчиками слушателям на регистане Самарканда. Самарканд был потом столицей и резиденцией Тамерлана и его преемников, и в нем сохранилось много, больше чем в каком-либо другом городе Туркестана, памятников старой архитектуры. Расположен он был в очень красивой местности, в долине реки Зеравшана, каналами из которой орошался как сам город, так и окружающие его поля и сады, а на недалеком расстоянии к востоку и к югу начинались горы, сливающиеся с горами Афганистана. Туземный город, схожий в общем с другими городами Туркестана, окружал большую центральную площадь Регистан, которая с трех сторон окаймлялась тремя большими мечетями, чьи высокие фронтоны, парные по бокам минареты и купола сплошь были покрыты ярко-синими изразцами с инкрустациями по ним черного, белого и желтого цвета. С двух сторон высокого портала главной мечети Шир-Дор изображены были мозаикой золотистых изразцов большие львы. Все это блестело на солнце, производя незабываемое впечатление. Когда мы въехали на Регистан, весь он кишел пестрой, красочной восточной толпой, а на стенах мечети расположились туземные оркестры с трубами удивительной длины, издававшими громкие, но не особенно музыкальные звуки. Эти трубы употреблялись исключительно в парадных случаях. Приняв приветствия старшин города, сенатор потом проехал в дом военного губернатора, находящийся в русском городе и окруженный большим парком.

Чайхана в Самарканде. 1900-е

Мы пробыли в Самарканде с неделю, и я имел время хорошо осмотреть город и его достопримечательности. На границе туземного и русского города находилась знаменитая мечеть-мавзолей Тамерлана Гур-Эмир, очень хорошо сохранившаяся, с большим куполом также из синих изразцов. Внутри мавзолея, посередине, стоял большой саркофаг самого Тамерлана весь из темно-зеленого нефрита, с вырезанными по нему орнаментами и изречениями из Корана, а по бокам его два меньших саркофага белого мрамора — любимых жен Тамерлана. На высоком месте на краю города располагалась полуразрушенная землетрясением особенно большая мечеть Биби-Ханум, достроенная одним из преемников Тамерлана в память любимой его жены. На скате другого холма среди розовых кустов и кипарисов находился целый некрополь самаркандских ханов и их жен, состоящий из десятка небольших мавзолеев с куполами, изукрашенными также изразцами, в которых, как везде в Самарканде, преобладал ярко-синий цвет. Многие из них были замечательно красивы. Все эти исторические постройки Самарканда находились под защитой и охраной Императорской Археологической комиссии, которая, к сожаленью, не могла все же оградить их от повреждений, причиняемых им бывавшими в Самарканде по временам землетрясениями. Во время нашего пребывания в Самарканде, я несколько раз по утрам ходил в старый город на Регистан, где всегда для меня было много интересного и любопытного. Группы бродячих дервишей, пестрые толпы, окружающие рассказчиков и внимательно их слушающие, типы жителей и их костюмы. В полдень я поднимался на высокую стену одной из мечетей. В двенадцать часов на всех минаретах города показывались муэдзины и со всех сторон раздавался их заунывный призыв правоверных к молитве. Все обширные внутренние дворы мечетей наполнялись рядами мужчин, так же как и появлялись люди на всех плоских крышах домов. Все они, обернувшись лицом на восток, на коленях, одновременно вставая и снова опускаясь, совершали свою полуденную молитву (намаз). Картина была чрезвычайно оригинальная и красивая.

Вблизи Самарканда находилось много виноградников. Виноделие получило в этой области уже большое развитие и самаркандское белое вино было действительно очень хорошим. Виноградные лозы росли здесь совершенно иначе, чем в Европе. Весь виноградник был перекрыт на высоте выше человеческого роста перекладинами, подпертыми жердями, и виноградные лозы вились по этим жердям и перекладинам, кисти же винограда свешивались сверху, затененные от чересчур сильных лучей солнца широкими листьями виноградных лоз. Я посетил один из таких виноградников, и странное (и необычное) получалось впечатление прогуливаться по нему при светотени под большими кистями винограда, свисающими над головой.

Покидал я Самарканд с твердым намерением посетить его впоследствии еще раз на более продолжительное время. Его своеобразная красота и древняя история оставили во мне сильное впечатление.

Дальнейший наш путь пролегал через владения бухарского эмира до города Чарджуй. Этот бухарский город получил свою известность главным образом благодаря культуре дынь. Чарджуйские дыни можно было найти во всех фруктовых лавках Туркестана. Удлиненной формы, светло-зеленые внутри, замечательно ароматные, они действительно были очень хороши. Чарджуй лежал на берегу Аму-Дарьи, самой длинной и полноводной реки Туркестана. Воды этой реки еще в очень незначительной степени были использованы для орошения, и то только старыми туземными, довольно примитивными каналами. При капитальных бетонных гидравлических сооружениях водами Аму-Дарьи легко можно было бы оросить пространство земель во много раз большее, чем орошается теперь. У Чарджуя мы переехали железнодорожный мост через Аму-Дарью, и с обеих сторон потянулась степь, выжженная в это время года солнцем, и пески, местами совершенно плоские, местами покрытые небольшими возвышениями, на которых росла чахлая трава, какие-то колючие растения и саксаул, корни которого, толстые и крепкие, являлись единственным топливом кочующих туземцев. В некоторых местах пески имели характер сыпучих и песчаные дюны передвигались ветром. Для ограждения железнодорожного пути от засыпания песком по обе стороны в таких местах были насажены широкие полосы особого сорта ивы, закрепляющей песок. Такого характера местность тянулась на много сот верст вплоть до Каспийского моря. Она разнообразилась лишь там, где протекали небольшие реки, берущие свое начало в пограничных с Афганистаном и Персией горах. По течению этих рек возникала растительность, проведенными туземцами каналами орошались их поля и сады и создавались туземные поселения. Это были, в сущности, оазисы среди пустыни. В этих оазисах и их ближайших окрестностях и жили различные туркменские племена. Но не всегда эта местность носила такой безотрадный характер. Не доезжая Мервского оазиса, с правой стороны нам открылись среди песков наполовину ими засыпанные развалины большого города: остатки двух рядов высоких стен, больших мечетей и каменных строений. Все это, разбросанное на большом пространстве, давало представление о когда-то бывшем на этом месте очень большом и богатом городе. Это был древний город Мерв. Осажденный полчищами Чингисхана, он был взят ими и разрушен после того, как были уничтожены снабжающие его и окрестные поля оросительные каналы из реки Мургаба.

Развалины Старого Мерва

После краткой остановки у нового уездного города Мерва, мы наконец приехали в Асхабад, главный город Закаспийской области. Со станции железной дороги коляску сенатора и встретившего нас на станции военного губернатора генерала Евреинова конвоировал отряд текинцев. На прекрасных серых лошадях, в больших черных бараньих шапках, все стройные, рослые и красивые — конвой этот был очень эффектен. В Асхабаде находился постоянно конный дивизион текинцев, все они были добровольцами. В Первую мировую войну конный этот дивизион был развернут до размера полка и под начальством русских офицеров принимал доблестное участие в боях на австрийском фронте. В октябре месяце 1917 года он составлял часть гарнизона города Быхова, где содержался под арестом бывший Главнокомандующий генерал Корнилов, который большую часть своей службы провел в Туркестане, был очень популярен среди туркмен и владел их языком. Когда он решил уйти из-под ареста в Быхове, то встал во главе Текинского конного полка и двинулся походным порядком с намерением дойти таким образом до Ростова-на-Дону. По дороге ему пришлось несколько раз пробиваться с боем через отряды заграждения, теряя при этом людей. Убедившись в невозможности проделать этот путь в конном строю и не желая подвергать текинцев напрасной гибели, он решился с ними расстаться и продолжать путь в одиночку, переодевшись солдатом. Текинцам же посоветовал рассеяться и пробираться небольшими группами и уже без лошадей к себе на родину. Скольким из них это удалось, не знаю. Сам генерал Корнилов сумел добраться до Ростова, где он встал во главе организуемой там Добровольческой армии и впоследствии был убит в бою под Екатеринодаром.

В вагоне, по дороге в Асхабад, граф Пален мне сообщил, что еще перед отъездом из Петербурга его просил министр Двора граф Фредерикс при ревизии Туркестана попутно посетить так называемое Мургабское собственное Его Императорского Величества имение, находящееся вблизи города Мерва, и ознакомиться с положением в нем дел. Имение это входило в состав имений Удельного ведомства, которое в свою очередь подчинено было Министерству Двора, и потому ревизия, порученная сенатору Советом министров, на него не распространялась. Это было поручение, так сказать, частного характера. Граф Пален мне сказал, что это поручение он хочет возложить на меня, при этом он не хотел, чтобы я открыто и официально производил ревизию, а лишь, как он выразился, прожил там некоторое время «с открытыми глазами». Не могу сказать, чтобы такого рода поручение мне улыбалось, но приходилось подчиниться.

Скобелевская площадь в Асхабаде

Город Асхабад, возникший из небольшого поселения, уже после завоевания края русскими, не представлял никакого интереса. Я использовал несколько дней пребывания в нем, чтобы в управлении военного губернатора познакомиться со всей имеющейся там перепиской, касающейся Мургабского имения, и нашел там немало интересного для меня материала. Нашел и копию указа императора Александра III об образовании этого имения, из которого явствовала история и сама цель его образования. При присоединении Мервского оазиса русские власти обратили внимание, что многие земли в районе реки Мургаба, тогда заброшенные, хранили следы древних больших и малых оросительных каналов и, по-видимому, когда-то возделывались и были населены. Это было в эпоху существования старого города Мерва. Возникла мысль восстановить всю эту оросительную систему и вновь вернуть большое пустынное пространство культуре. Принять на счет казны эти дорогостоящие работы, при неуверенности в их успешности, признано было неудобным, и государь решил возложить эти работы на счет Удельного ведомства, образовав из обширных пустующих земель по течению реки Мургаба на пространстве около 120 000 десятин особое имение, находящееся в ведении Удельного ведомства. Предполагалось создать большое, всецело орошенное ирригационной системой из реки Мургаба, хозяйство, которое своими усовершенствованными методами могло бы послужить полезным примером для хозяйств всех местных туземных жителей. В указе было при этом совершенно точно сказано, что вода для орошения полей Мургабского имения должна получаться исключительно из вновь сооружаемых водохранилищ, которые наполнялись бы водой в периоды половодья, но ни в коем случае не из нормального течения реки Мургаба, то есть орошение земель имения не должно было наносить никакого ущерба водопользованию туземного населения. В исполнение упомянутого указа вскоре было приступлено к сооружению на значительном расстоянии выше по течению реки Мургаб большой плотины, а также магистрального канала, который должен был воду, накопившуюся выше плотины, доводить до имения, откуда она уже распределялась бы по полям. Но сооружение это, за которое принялись без серьезного изучения почвенных условий и режима реки, оказалось неудачным. Воды Мургаба, в особенности во время половодья, начали подмывать плотину как снизу, так и с краев, и через некоторое время река ее совершенно обошла. Плотина осталась стоять на сухом месте. Большие деньги были напрасно потрачены.

С. М. Прокудин-Горский. Общий вид Султан-Бентской плотины
на реке Мургаб. 1911

Столь же неудачно и непродуманно было сооружение большого Гиндукушского водохранилища, несколько в стороне от реки, которое должно было наполняться особым каналом из Мургаба во время его половодья. Это водохранилище, после неудачи с большой плотиной, явилось единственным источником воды для орошения полей имения. Но через некоторое время стали замечать, что объем воды в водохранилище из года в год уменьшался. Оказалось, что воды Мургаба, верховья которого находились в высоких горах Афганистана, несли с собой, в особенности в период таяния снегов в горах и половодья, очень большое количество почвенных частиц, и эти почвенные частицы, оседая потом на дне водохранилища, из года в год все более уменьшали его емкость.

К этому времени уже довольно большая часть имения была под культурой, в особенности хлопковых полей. Были также насаждены фруктовые сады и виноградники. Все это требовало для орошения много воды. И так как Гиндукушское водохранилище уже не в состоянии было давать эту воду в достаточном количестве, то перед управлением имения возник вопрос, сократить ли площадь культур имения или начать брать воду из живого течения реки. Управление избрало второе, что, конечно, являлось грубым нарушением указа. Туркменское население, имеющее свои поля по другому берегу Мургаба, начало страдать от недостатка воды, и отсюда жалобы, которые я нашел в делах Управления областью и которые, очевидно, дошли и до министра Двора. В самое последнее время приступлено было снова к постройке двух больших плотин на реке Мургаб. На этот раз эти постройки были сданы крупной заграничной фирме, имевшей большой опыт в подобном строительстве как в Индии, так и в Египте. Таково было положение в Мургабском имении ко времени нашего его посещения.

С. М. Прокудин-Горский. Виноградники в Мургабском имении. 1911

По приезде нашем в Мургабское имение мы остановились в так называемом «дворце», в большом и красивом одноэтажном каменном здании, окруженном парком. В нем проживал управляющий имением, Еремеев, и был ряд запасных комнат для гостей. Сенатор граф Пален оставался там недолго. В эти же дни он решил нанести визит известной ханше мервских туркмен Гюль-Джамал. Эта ханша, управляя племенем после смерти своего мужа, в начале восьмидесятых годов подчинила свое племя и Мервский оазис русской власти без сопротивления и с того времени продолжала пользоваться большим влиянием на всех местных туркмен. Проживала она в степи невдалеке от Мерва. Усадьба ее была окружена невысокой стеной и в середине стоял небольшой дом европейской архитектуры и такого же внутреннего убранства, а сзади него, между деревьями — целый ряд туркменских кибиток. В одной из этих кибиток жила она сама и только принимала гостей в доме. В других кибитках жили ее родные и служащие, а также туземные ткачихи, которые ткали ковры. Старая ханша приняла нас в присутствии своего сына, уже немолодого туркмена, с эполетами майора милиции на туркменском халате, и внука, красивого и стройного юноши. Сама она, еще очень бодрая, со сморщенным лицом и живыми умными маленькими глазами, угощала нас чаем с вареньем и сладостями и через переводчика вела с нами беседу, вспоминая прошлое и избегая каких бы то ни было жалоб на настоящее.

Уезжая из Мургабского имения и оставляя меня там, граф Пален, в сущности, не дал мне никаких точных инструкций, лишь повторил сказанную уже им мне фразу. Вместе с тем он сказал, что оставляет мне в помощь сопровождавшего его в поездке некоего г. Витте, крестьянского начальника Лифляндской губернии, старого хорошего знакомого и земляка графа Палена, а также присяжного переводчика Асхабадского окружного суда. Этот г. Витте, двоюродный брат известного министра, сам бывший офицер Северского драгунского полка, стоявшего на Кавказе, был милейший человек и представлял оригинальную смесь балтийца с кавказцем. Как он, так и переводчик оставались жить во время нашего пребывания в Мургабском имении в вагоне первого класса, оставленном для меня на станции Байрам-Али вблизи имения (где находился и небольшой торговый поселок), и только приходили обедать во «дворец». Я же продолжал жить во «дворце». Граф Пален уехал, обещав вернуться через месяц. Обдумывая возложенное на меня поручение, я решил, что прежде всего мне следует осмотреть все сложное хозяйство имения и ознакомиться с его ведением. Вместе с тем установить связь с областными и уездными мервскими властями. В Асхабаде находилась наша ревизующая группа во главе с товарищем прокурора Петербургского окружного суда П. А. Аккерманом, человеком еще молодым, очень энергичным, хотя порою слишком горячим. Как в Асхабаде, так и в Мерве у начальника уезда полковника Фаллера я нашел полную готовность мне помочь.

С. М. Прокудин-Горский. Доставка хлопка в завод
(Мургабское имение). 1911

В Мургабском имении к тому времени хозяйство было поставлено на широкую ногу. Были построены по последнему слову техники два больших завода — хлопкоочистительный и маслобойный, была центральная агрономическая станция с опытным агрономом во главе, были поля хлопковых посевов, которые обрабатывались самим имением и еще гораздо большее пространство орошенных земель, сдаваемое под посев хлопка арендаторам. Знакомясь с хозяйством, я просил заведующих отдельными его отраслями приготовить для меня письменные сведения о положении дел в каждой порученной их ведению части. Я должен сказать, что в этом моем ознакомлении с хозяйством имения в лице управляющего имением Еремеева я видел одно только любезное содействие. Ездил я также осмотреть новые сооружаемые на реке Мургаб плотины. Работы на них были очень продвинуты и производили солидное впечатление: сплошной железобетон как в самих плотинах, так и на дне реки, в подступах к ним и боковых их крыльях. Можно было надеяться, что эти плотины устоят, что впоследствии и оправдалось. Разъезжая верхом по обширной территории имения, я встречался со стоянками туркмен, причем часто возле некоторых из их кибиток на привязи стояли их верховые лошади, укрытые коврами. Эти лошади так называемой текинской породы, главная гордость и любовь туркмена, были, действительно, очень хороши. Близкие родственники арабской лошади, но выше на ногах и длиннее ее, с несколько более тяжелой головой, они были очень резвые и выносливые. В прежние годы туркмены на них совершали свои разбойничьи рейды на очень большие расстояния в пределы Персии и Бухары. Вход в кибитку часто был завешен прекрасным старым текинским ковром.

С. М. Прокудин-Горский. Текинец у кибитки со своим
старшим сыном (близ Байрам-Али). 1911

Во время моего пребывания в Мервском оазисе, мне пришлось принять участие, по приглашению уездного начальника, в попытке примирения двух соседних туркменских племен оттомыш и тохтомыш в ссоре их между собой из-за воды. Ссора эта, тянувшаяся уже давно, временами доходила до открытых столкновений и уладить ее все не удавалось, На этот раз уездный начальник хотел сделать еще одну попытку в присутствии в моем лице представителя центральной власти. Были вызваны старшины обоих племен, и беседа с ними происходила в помещении местного уездного суда. Сидели они в своих высоких бараньих шапках на коврах по двум сторонам комнаты. Я не помню сейчас, привели ли наши увещания к какому-нибудь результату, но мне надолго запомнились их типичные лица, в выражении которых так ясно отражалась их еще столь недавняя вольная и воинственная жизнь.

Афганцы на улице Мерва. Стереографическое
издательство «Свет», 1910

П. А. Аккерман предложил мне съездить вместе с ним в Кушку. Это был самый крайний на юге населенный пункт Российской Империи, на самой границе с Афганистаном, невдалеке уже от города Герата, второго по величине города Афганистана. Он был соединен с городом Мервом железнодорожной веткой. После пребывания в поезде в течение долгих часов мы наконец приехали в Кушку, небольшой торговый городок с таможней и старым укреплением, в котором квартировал небольшой отряд войск. Там нам сказали, что в афганском городке по ту сторону границы на другой день будет большой базар. Мы, конечно, воспользовались случаем туда пойти и посмотреть вблизи на афганцев. Зрелище было действительно очень интересное. Караваны верблюдов, груженые ослы и масса афганцев со своими товарами, сошедшиеся туда из окрестных селений и кочевий. Афганцы-мужчины были очень живописны. Типом и чертами лица напоминающие индусов, с длинными, почти до плеч волосами, завивающимися на концах, высоких остроконечных вышитых тюбетейках на головах, обвитых пестрыми платками на манер чалмы, один конец которой всегда свешивался на плечо, в белых бурках, по большей части накинутых на одно плечо, широких белых шароварах и обуви из сыромятной кожи, шнурки которой обвивали ногу — они так и просились на полотно художника. Их женщины были гораздо менее живописны и красивы, чем мужчины. То же самое я подметил и в отношении женщин туркменских, где также мужчины гораздо породистей и красивей женщин. Тут же я видел много афганских собак, очень напоминающих русских псовых, но с более длинной шерстью, почти всегда рыжих. Собаки эти в те годы еще очень мало были известны в Европе, впоследствии же оригинальная красота их была оценена, и их стали разводить, в особенности в Англии и Германии. На этом базаре мне удалось купить очень красивый большой афганский ковер, а также белую бурку с вышивкой по краю золотыми и шелковыми нитками. Возвратились мы в Мерв очень довольные своей поездкой и тем, что удалось попасть и в Афганистан.

ОКОНЧАНИЕ

rus-turk.livejournal.com

мавзолею Яссауи, Арыстан-баб и 40 ангелов

Выпала мне честь отправиться на изучение родных мест силы, мусульманских святых мест Туркестана, что находятся примерно в 800 км на запад от родного города Алматы. 3 дня дороги, 2000 км, молитвы, дареты, минареты, мазары, и прочие радости сурового мусульманского юга, окруженного бесконечными степями, тонущими в красоте цветущих маков.

Дорога эта у казахстанских мусульман называется «малым Хаджем» и по легендам, 3 таких «малыша» приравниваются к одному великому (то бишь в Мекку). Оговорюсь сразу: я- не придерживаюсь никаких религиозных норм, не соблюдаю никаких обрядов, поскольку искренне верю в единого Бога с вариациями путей к нему. Недавние события несколько затуманили у меня восприятие мусульманских традиций, поэтому основной целью было — взглянуть на них с другой стороны, и, как следствие, принять их. (простите меня, все читающие это дорогие моему сердцу други-мусульмане).

Обновлено в 2017 году: удивительно вспоминать то, как меня вел путь к тому, что сегодня я называю удаленной работой.

Каждый казахстанец, в независимости от разреза глаз, религиозных убеждений, и цвета кожи, с детства помнит имена Эмира Тимура, Ходжа-Ахмета Яссауи (хотя и не всегда помнит, что делали эти товарищи), названия городов Туркестан, Сайрам (Ом-Саи-Рам=) ), ну и , конечно же Тараз («в котором тепло, и моя мама»). Последний многие казахстанцы знают еще и как кузницу лихих таксо-джигитов, с опознавательным номером «H» на госномере.

остановка в степях южно-казахстанской области

Дорожка выпала долгая, 16тичасовая, через бесконечные южные степи, горизонт которых резко делит пространство на землю и небо. Изредка попадаются поля маков, колокольчиков и низкорослых кустарников. Асфальт на трассе Алматы-Тараз заканчивается на полпути, остальная часть дороги больше похоже на «направление» с угадываемым рисунком некогда лежащего тут покрытия.

Но не зря же говорят, что паломничество в Туркестан — это своего рода аскеза, поэтому любые сложности на пути нужно рассматривать как возможности для внутреннего роста.

Содержание статьи:

Приезд в Туркестан

В 12 ночи пребываем в Туркестан, где нас ожидает жертвенный баран, есть которого почему-то полезно даже вегетарианцам, поскольку баран якобы не прочь, чтобы его забили и съели. Я на компромисс не поддаюсь, ограничиваюсь чаем с молитвами, коих было прочитано много и искренне. (Все-таки, надеюсь, что барашка умерла не зря, и в следующей инкарнации ей быть уже как минимум конем или собачкой.)

Почему-то после поедания жертвенного барана у соучастников каравана случилось откровение, которое в 2 ночи нас повело смотреть на ночной мавзолей Ходжи-Ахмета Яссауи. Размеры и убранство его, конечно, поражают. Не зря так старался Эмир Тимур. (Для справки: Х.А.Яссауи — учитель-суфий, философ, религиозный деятель и просто хороший человек. Эмир Тимур (Тамерлан) — полководец, добивший-таки Золотую Орду, и организовавший большую империю , раскинувшуюся на территориях от Семиречья до Севера Индии)

мавзолей Хаджи Ахмеда Яссауи

Молитвы на благо всех живых существ, пожертвование и созерцание свастик(!!!) на стенах мавзолея вводит в медитативное состоние. Чудом оказавшие рядом аборигены, при виде кучи европеоидов, молитвенно сложивших руки для молитвы, отшатываются в сторону. Слышны только смешки , да неудомленные перешептывания на казахском, типа «нифига се, русские молятся…» (моя славянская внешность и неплохое знание казахского языка уже несколько меня очень сильно выручали).

Это несколько напрягает и мотивирует лезть в ножны за мечом познания и просвящения, дабы не повадно было продолжать делить людей на тех кто с нами и тех кто против. Но приходится мириться с банальной истинной и свою страсть к всеобщему благу проживать все в той же молитве и самосозерцании. Тем более, что на часах 3 ночи, позади почти 800 км и подъем через 2 часа.

Рассвет над Туркестаном

Мавзолеи Арыстан Баб

Пока есть вдохновение, нужно писать, вербализировать прожитые опыты и состояния, дабы опосля осознать их с новой глубиной и под новым ракурсом. С этими мыслями, после двухчасового сна, на рассвете, я отправляюсь с группой к мавзолею Ходжи Асмета Яссауи.

Проклиная ранний подъем и того, кто его изобрел, в мою голову закрадывается просветляющая мысль: «а когда еще у меня будет возможность сфотографировать уникальное архитектурное создание в лучах рассветного солнца??». Через 15 минут я уже стоял на стене Любви (остатки былой цитадели Туркестана), пытаясь поймать свет.

Поскольку группа у нас собралась эзотерическая, народ всячески эзотерировал на лучи восходящего солнца, чем меня порой вгонял в тоску. Впрочем, вспоминая извечные «не суди», я отпустил свое раздражение, дабы сублимировать его в бесконечные потоки творчества, а именно — поиска того освещения, о котором писал ранее. Через каких-то несколько минут каждый занимался своим делом и я с радостью для себя отметил принятие восприятия окружающего пространства участниками группы.

Я был всем и ничем, перед величием входных порталов в мавзолей мудреца, которые бережно хранят его самадхи уже на протяжении веков. Мое эго растапливалось восходящим светилом, я сидел под стенами этого земного рукотворного великолепия с блаженной улыбкой паломника на лице. Только редкие щелчки затвора выводили меня из этой утренней медитации. Проходившие мимо пилигриммы местного разлива сочувственно бросали мне свои взгляды…

Впрочем, я отвлекся. После возвращения в гостевой дом, паломничество по святым местам Туркестана закончилось, но наш путь лег дальше. Я потерял всякие ориентиры движения. Названия поселков, городков и аулов на придорожных знаках мне ничего не говорили. Я просто был в дороге, без цели. В «здесь и сейчас», периодически разминая отекщие зад и конечности ерзанием на неудобном сидении микроавтобуса.

Где-то на идеально ровной поверхности горизонта замаячил купол мечети и двух минаретов — единственная часть пейзажа, за которую мог прицепиться ум, и ее обжевать. Как следствие, стали рождаться различного рода фантазии: древние караваны Великого Шелкового пути, вереницы верблюдов, палящее солнце, и бесконечно длинный путь из Китая в Византию.

Мавзолей Арыстан-баб

По приезду, мечеть предстала вполне себе современным зданием, с медресе, гостиницами и куцей зеленью вокруг. Рядом расположился один из ключевых мавзолеев здешних мест — Арыстан-баб. (для справки: это учитель Ходжи-Ахмета Яссауи. По легенде, он является инкарнацией (так про это говорят сами мусульмане!!!) одного из подвижников самого Пророка, которому выпал путь — принести Ислам в эти земли).

Вокруг — глинянные степи, и бесконечные кладбища, на все 4 стороны света. Много народу. Чем-то напоминает Индию с ее бесконечными базарами и вездесущей суетой, только просторы более лихие. Как обычно, молитвы у самадхи Святого на благо себя и всех живых существ, садака (пожертвование) на нужды молитвословам, чарочка минеральной воды (никогда не думал, что вода может иметь ТАКОЙ вкус) и дальше в путь.

Лирическое отсупление: Ислам без экстремальных точек кипения — суть мирная и скромная религия. Внешне помпезные мечети имеют более чем скромное убранство и подобных своему убстранству, служителей. Каждая молитва предворяется даретом — ритуалом омовения перед входом в храм Бога. Любое неосторожное движение со стороны твоего желудочно-кишечного тракта или мочеполовой системы карается повторным даретом, ибо нефиг с грязными частями тела ходить по святым местам. Удивительно